Дюма как отец

стр. 2

Если бы Дюма услышал бы о сублимации, он бы долго смеялся. Потому что он представлял собой ходячее опровержение фрейдовской теории о том, что любое творчество есть перенаправление сексуальной энергии, не имеющей выхода, в мирное русло: проблема выбора между творчеством и любовью для него попросту не существовала. Но в определенном смысле любой писатель все же занимается сублимацией. Писательство дает человеку уникальную возможность прожить не одну, а сотню разных жизней со своими героями. Дюма умирал от рук наемных убийц вместе с Бюсси, мчался за королевской бижутерией вместе с мушкетерами и бежал из замка Иф вместе с Дантесом. Он никогда не проводил четкой грани между своими романами и жизнью. Один замок Монте-Кристо чего стоит.

Но диффузия эта носила двусторонний характер: реальная жизнь точно так же проникала на страницы книг. Мы уже затрагивали на страницах «Газетт» тему отражения личной жизни Дюма в его творчестве (см. статьи «Сильнее страсти. Больше, чем любовь» в «Газетт» №10 за май 2007 г . и «Виконт шведский» в №11 за июнь 2007 г .) Но теперь мы коснемся вопроса, практически никем не исследованного: темы отцов и детей.

Причем это еще вопрос, кто в отношениях двух Дюма играл роль отца, а кто -сына.

«Мой отец – это мой ребенок, которым я обзавелся, пока был еще совсем маленьким»,

- любил повторять Дюма-сын. Отец же говорил иначе:

«Мой сын – это мое самое лучшее произведение».

И я лично склонен считать, что оба они при этом были далеки от истины.

При том, что сын и отец очень любили друг друга, отношения их были далеко не безоблачны. И стоит ли удивляться, что почти все (за редким и неудачным исключением) герои пьес Дюма-сына – незаконнорожденные, а в творчестве Дюма-отца то и дело всплывает мотив взаимосвязи отца с незаконнорожденным опять-таки сыном? Продвинутые читатели навскидку вспомнят и доктора Жильбера из серии про Французскую революцию, и «Антони», но ярче всего прописаны, конечно же – отношения Атоса и виконта де Бражелона. Которые настолько несхожи с реальными взаимоотношениями двух Дюма, что уже одно это наводит на размышления.

В реальности безалаберный, беспутный отец выслушивает потоки нравоучений от моралиста-сына. Жизнь отца всегда была для Дюма-младшего фонарем на краю пропасти. В романе все с точностью до наоборот: скопище всех возможных добродетелей, благородный и безупречный отец служит образцом для подражания для виконта, и авторитет его непререкаем, а воля священна.

Дюма-отец почти никак не участвовал в воспитании сына, никогда не давил на него, но и советов тоже не давал, предоставляя тому возможность самому избрать себе поприще. Сын постоянно упрекал его, что он плохо его воспитал:

«Само собой разумеется, я делал то же, что на моих глазах делал ты: жил так, как ты научил меня жить».

В книге Рауль не живет, а выполняет и перевыполняет очередную пятилетку по Созданию Самого Совершенного Дворянина (какого только способно породить наше обнищавшее время). Атос решает за сына все: куда пойти служить, какому господину подчиняться, жениться или не жениться…Бунты подавляются в зародыше.

Любовь Дюма к сыну была постоянной, но не всепоглощающей. Он отнюдь не собирался жертвовать ради сына своим комфортом, образом жизни, удовольствиями и развлечениями. Жорж Санд писала Дюма-сыну:

«Он передал вам свое большое дарование и потому считает себя в расчете с вами… Право же, вам не удастся изменить его».

А на страницах «Двадцати лет» в это же время мы видим отца-крестоносца, отрекшегося от личной жизни, живущего только любовью к сыну, посвятившего всего себя единственному ребенку – и сына, который эту жертву принимает как должное.

Иногда хороший человек может причинить много зла, сам того не желая и даже о том не подозревая. Дюма был очень добр и никогда никого не хотел обидеть, искренне желая, чтобы все окружающие были счастливы. В результате затеял судебный процесс, отсудил своего сына у матери, а потом отдал учиться в пансион, где его травили, били и издевались из-за того, что он был незаконнорожденным, хоть и признанным ребенком. Дюма-сын никогда не простил этого отцу. Даже в пятьдесят лет он признавался, что обида еще жива в его сердце.

В аналогичной ситуации не менее хороший человек Атос поступает совершенно иначе: он объявляет себя опекуном мальчика, и только когда тот вырастает, афиширует свое отцовство. Казалось бы, по идее, это делается во благо ребенка, чтобы он не чувствовал себя бастардом. А в итоге? Задумайтесь хоть на миг о чувствах ребенка, который считает себя сиротой, брошенным родителями и подобранным из милости посторонним дяденькой, пусть даже и очень хорошим? Каким образом это отразится на его психике? Ни разу ни в «Двадцати годах», ни во всех трех толстенных томах «Виконта» Рауль ни разу не ведет себя как живой нормальный юноша: не смеется, не шутит, не развлекается, даже почти не улыбается. Эдакий юный старичок. И что обидно – атосовые хитрости все равно не спасают Рауля от насмешек и оскорблений по поводу происхождения.

Такие разные отцовские подходы – а результат фактически один. Дюма-сын вырос мрачным, желчным, неуживчивым человеком, зацикленным на детских обидах. Подобно Наполеону, он мог воскликнуть: «Господи, да был ли я счастлив хоть час в своей жизни?» Виконт де Бражелон вырос слабовольным эгоистом, бесхарактерным нытиком, абсолютно не способным самостоятельно решать свои проблемы. Столкнувшись с первой же бедой, он предпочитает не искать выход из ситуации, а красиво уйти из жизни, причинив по возможности побольше боли близким.

Но насколько велика доля вины отцов в несчастье детей?

Конечно же, нельзя сказать, чтобы «беззаботный мотылек» и «крестоносец» были лучшими вариантами родителей. Родителей, к сожалению, не выбирают. Но выбирают свой путь в жизни, выбирают свое призвание, выбирают, в конце концов, жить ли дальше или сдаться на милость судьбы. И избираемый человеком путь показывает в итоге его истинную сущность.

И у Дюма-младшего, и у Рауля есть одна общая черта: они не умеют прощать, с мазохистским наслаждением растравляя свои раны. А это показатель отсутствия великодушия как такового. Как следствие, они крайне зависимы от общественного мнения. Взять хотя бы первые мысли, которые приходят на ум виконту, когда он узнает об измене Лавальер. Вот что заботит его более всего:

Мое горе завтра же навлечет на меня опалу, о которой всюду станут шушукаться, превратится в громкий скандал. Завтра же на меня начнут указывать пальцем!

Что делает человека счастливым? Дело здесь ни в отцах, хороших или плохих, ни в изменах белокурых дев, ни в незаконном происхождении, ни в хулиганах из интерната, и вообще ни в чем. Дело в самом пришивании подворотничка к воротничку, как говорил прапорщик в бессмертном фильме «ДМБ». Дело в том, что каждая вещь стоит ровно столько, сколько вы за нее заплатили. Снаружи можно иметь груду золота, орденов, красавиц и слуг. А внутри, в мозгу, надо иметь способность испытывать от этого счастье. Не в том дело, что вы имеете, а в том, что вы от этого испытываете, что это для вас значит. Счастье - не табличка на стене, не извещение в почтовом ящике - "Вы счастливы!", а ваше собственное состояние, оно внутри вас.

Что мешало быть счастливым модному драматургу, женатому на красивой и любимой женщине, неплохо зарабатывающему и уважаемому в широких литературных кругах? Что мешало быть счастливым молодому офицеру, обеспеченному, не бедствующему, знатному, красивому, с перспективой карьерного роста? Слабость их собственной натуры, отсутствие внутреннего стержня и жизненной энергии, а также повышенная любовь к себе, любимому.

И у виконта Бражелона, и у Александра Александровича не хватило сил (а может, и желания) на то, чтобы вырваться из поля притяжения сильной личности родителя. И если верно, что сын за отца не отвечает, то верно и то, что отец не властен изменить судьбу сына.

Всегда ваш,

Теофраст Ренодо