Мензура Зоили

стр. 2

Знатный мушкетероман Аркадий Стругацкий был по профессии переводчиком с японского. И очень любил «японского Эдгара По» - Акутагаву Рюноскэ, а особенно – его рассказ «Mensura Zoili». В нем описан некий приборчик, по виду похожий на медицинские весы, который измеряет объективную ценность произведений искусства. Впоследствии похожий прибор под названием «Изпитал» появляется в повести Стругацких «Хромая судьба». Правда, «Изпитал» выдает на-гора всего лишь «наивероятное количество читателей данного текста», НКЧТ, а это, мол, никакого отношения к таланту не имеет. Но это, вообще-то говоря, спорный вопрос.

Думается мне, что если бы «Мензуру Зоили» изобрели сейчас, в век господства постмодернизма, то это самое число читателей текста посчитали бы отрицательным показателем. Попытки современных литературоведов, большого ума благородных донов, разделить литературу на элитарную и массовую, на правильную и неправильную, на «сурьезную» и «развлекательную», были бы просто смешны, если бы не подавались под видом последнего достижения филологической мысли. По моему же нескромному мнению, так называемая «элитка» - то есть книги для узкого круга избранных, профессионалов, знатоков и любителей – есть что угодно, но только не литература. Литература универсальна по определению. Литература понятна всем и каждому, вне зависимости от уровня начитанности и образованности. Все остальное – игры в бисер для посвященных.

Заметьте также, уважаемые читатели, что ни Толстой, ни Гюго, ни Гете, никогда не были «элитарными писателями». У них НКЧТ просто-таки зашкаливает. Я уж молчу про Гомера с Шекспиром.

Что тяжелее всего для человека, претендующего на интеллигентность? Признаться в своих заблуждениях. Постмодернизм, придуманный в конце 60-х годов, был последним шагом, последней придумкой интеллигенции для того, чтобы спасти себя от трагического признания, что они проиграли историческую битву с массовой культурой. Эдакий жест отчаяния. Признаться в том, что «мы проиграли», нельзя было никак, и поэтому было сказано с горделивой миной, что все равны, что нет иерархии, что есть некая плоскость, кружева традиции, на которой каждый художник рисует что-то свое, и что никто не может и не смеет сказать, что лучше, что хуже.

Осмелюсь сказать, что могу и смею. Могу сказать, что лучше, а что хуже. Как сказал умный и ядовитый А.С. Грибоедов, « в такие лета должно сметь свое суждение иметь». Так вот, я берусь изобрести «Мензуру Зоили».

Попробуем в качестве лабораторного эксперимента приложить линейку так называемой серьезной, правильной литературы к «Мушкетерам». Жанр – не освященный канонами, роман – фельетон, который Бальзак именовал «литературным безобразием». Язык и стиль – ничего такого особенного, приличному литературоведу и поисследовать нечего, язык самый простой, разговорный. Характеры – иногда откровенно примитивны, но чаще используются наработанные клише. Психология и всякие там конфликты – неглубоки, чувства и мотивы героев лежат на поверхности. Познавательность и правдивость изображения жизни – о-о-о… тяжко вздыхают оскорбленные в лучших чувствах историки (да, да, мы знаем, все было совсем не так). Философии – ну никакой фактически. И чисто технически – сюжет сконструирован не лучшим образом, местами несостыковки, множество ляпов, которых вполне можно было избежать, ну и т.д. и т.п.

Но, благородные доны, если это все сто пятьдесят с хвостиком лет читают, да так, что из рук не выпускают, и экранизируют стабильно раз в год (поставляя материал для рецензий моему коллеге Матье де Моргу), издают и переиздают, и переводят, и памятники д'Артаньяну ставят, - то, может, линейка неправильная?

Но, может быть, я прям, а у судьи

Неправого в руках кривая мера?

Хорошо. Пойдем логическим путем. Так что же тогда может служить критерием шедевра?

1)Во-первых и в –главных: настоящая литература – это то, что тянет перечитывать, даже зная уже почти наизусть. Например, никто не будет спорить, что самое главное в любом детективе - « whodoit », то есть «кто это сделал», разгадка преступления. Но читателей Конан Дойля она-то как раз меньше всего интересует. Им Холмс интересен.

2)Далее. Братья Стругацкие сказали так:

- Какая же может быть у произведения объективная ценность?..

Однако он возразил, что я путаю объективную ценность с ценностью вечной. Вечных ценностей не бывает действительно. Но не замечал ли я, что многие произведения, отгремев, казалось бы, свое, проживши, казалось бы, свою жизнь, вдруг возрождаются спустя века и снова гремят и живут, и еще даже громче и энергичнее, нежели раньше. Может быть, имеет смысл такую вот способность заново обретать жизнь как раз и считать мерою объективной ценности?

Склонен с ними согласиться. Возвращается из небытия в живое обращение то, что востребовано, резонирует с сердцами людей, то, что не устаревает. Контрпример: Байрон, великолепный Джордж Гордон, был роскошным поэтом, властителем умов, законодателем мод, Пушкин по нему фанател… Но, как говорят на Украине, « н i де правди д i ти » - устарел, полузабыт, и вряд ли будет когда востребован.

3)И еще. Давайте зададим себе не отличающийся новизной вопрос: что есть главная функция литературы?

Развлекать? Господа, если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой? Не это главное.

Правдиво отображать жизнь такой, какая она есть? Не путайте с журналистикой и документалистикой. Не это главное, говорю.

Литература должна вдохновлять. Нести мощный заряд положительной жизненной энергии. Глаголом жечь сердца людей! Жизнеутверждение. Душевный подъем. Взрыв светлых чистых эмоций, концентрация в читателе решимости, уверенности, оптимизма. Книга с большой буквы «К» должна выполнять роль дефибриллятора ! Разряд! Еще разряд! Есть пульс!

Если хотя бы один из этих признаков присутствует – это уже огромная удача автора. Если же на табло «Мензуры Зоили» зажигаются все три лампочки – индикатора – это есть шедевр, и плевать, что его не признает таковым кучка снобов.

Шедевры такого уровня в мировой литературе можно пересчитать по пальцам одной руки. И поэтому Бальзаку, Гюго, Стендалю и прочим столпам изящной словесности придется потесниться и уступить первое место на пьедестале истории несерьезному развлекателю, отвергнутому Французской Академией, перевирателю истории и главнокомандующему армией литературных негров, которого мы фамильярно называем Сан Санычем не от недостатка уважения, а от избытка любви.

Всегда ваш,

Теофраст Ренодо