«Где пастырь, там стезя моя…»

О Франсуа Малербе

Кардинал Ришелье не зря в Наварррском колледже так усердно штудировал историю Древнего Рима. Он был уверен: именно официальный язык определяет лицо любого государства, и становление страны, политическое и военное, не завершится до тех пор, пока язык, на котором отдаются приказы и провозглашается триумф, не будет избавлен от варварских элементов. И поэтому главная цель основанной в 1634 году Французской академии состояла в формировании французского языка, такого же красивого, звучного, универсального и непреходящего, как латынь, а ее первейшей задачей – составление словаря и свод правил для риторики и поэзии. Кстати, это остается приоритетным направлением ее деятельности и по сей день. Но человек, чье имя стало нарицательным для того, кто оказался способен образовать, очистить язык поэзии, стать певцом государственной идеи и национальной славы, умер, к сожалению, ровно за шесть лет до этой знаменательной даты.

Нормандскому поэту Франсуа де Малербу суждено было стать реформатором поэзии и предтечей Корнеля, Расина, Мольера и Лафонтена. Его восславит позже главный теоретик французского классицизма Никола Буало:

Но вот пришёл Малерб и показал французам
Простой и стройный стих, во всём угодный музам,
Велел гармонии к ногам рассудка пасть
И, разместив слова, удвоил тем их власть.
Очистив наш язык от грубости и скверны,
Он вкус образовал взыскательный и верный,
За лёгкостью стиха внимательно следил
И перенос строки сурово запретил.
Его признали все; он до сих пор вожатый.
Любите стих его, отточенный и сжатый,
И ясность чистую всегда изящных строк,
И точные слова, и образцовый слог!

Наверное, ни к кому из его коллег и современников слава и признание не приходили так поздно. Малербу было уже за сорок пять лет, когда в 1600 году королю Генриху IV впервые рассказали о живущем в провинции талантливом поэте. Король хотел бы видеть его при дворе, но опасался, что, если приглашённый поэт ему не подойдёт, зря придётся потратиться на дорожные расходы. Двор первого из Бурбонов был поставлен много скромнее, чем у его внука Людовика XIV. Всё же в 1605 году с оказией Малерб прибыл в Париж и был представлен ко двору. В этот момент король собирался отправиться в провинцию Лимузен, чтобы усмирить местную знать. Малерб откликнулся на это событие “Молитвой за короля, отбывающего в Лимузен”:

Пред грозным именем склонятся замки в страхе,
И стены и врата окажутся во прахе,
Посты сойдут с бойниц, тревожный минет час,
Оралом станет меч – такая роль достойней,
Народ, измученный жестокой долгой бойней,
Заслыша барабан, пойдёт в беспечный пляс.
Распутство и грехи в эпохе новой сгинут,
И сластолюбие и праздность нас покинут,
Немало из-за них мы претерпели бед.
Король достойнейших вознаградит по праву,
Всем доблестным вернёт заслуженную славу,
Искусства возродит, лелея их расцвет.

Малерб был убежден, что роль поэта – превозносить деяния монарха и давать урок его подданным. Его эстетическими принципами были ясность, стройность, логичность образов и композиции, торжественность интонации и гражданственный пафос. Он последовательно и четко отстаивал свои взгляды, выступая с острой критикой очень популярной в ту пору во Франции маньеристической поэзии Филиппа Депорта и не менее упорной полемикой с либертинами, в особенности с уже знакомым нам Теофилем де Вио (см. «Газетт» №7 за январь 2008 г .) и вашим покорным слугой. Расходились у нас мнения в главном вопросе: возможны ли, необходимы ли в поэзии общие правила или нет. Теофиль де Вио был готов оценить Малерба, но настаивал: пусть каждый пишет по-своему. Он отказывался “чистить” стиль, добиваясь его ясности, и утверждал своё право сохранить ощущение трудной, подчас смутной мысли, и любил повторять: "Я уважаю славу Малерба, но не принимаю его урока". Но все же при всей разности позиций и у Малерба, и у Вио было нечто общее: стремление к творческой независимости от литературных авторитетов, борьба с литературными кумирами, "бунт против традиции".

Малерба часто обвиняют в излишней, так бы выразиться, верноподданности и передозировке с пафосом. Действительно, множество торжественных од, стансов и сонетов он посвящает королям Генриху и Людовику, а также кардиналу Ришелье. Но я бы не спешил наклеивать на него ярлык придворного поэта-лизоблюда. Конечно, было в окружении кардинала писак, которые угоднически превозносили его до небес за умеренную плату. Этих типов мой коллега Матье де Морг со свойственным ему занудным юмором называл «птичником Псафо», имея в виду одного древнегреческого тирана, который обучал птиц произносить его имя и отправлял затем летать по белу свету. Но Малерб – птица иного полета. Он не кривил душой, когда говорил:

“Вы знаете, что я не льстец, но клянусь Вам, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль всё же справится с бурей, то это произойдёт лишь тогда, когда эта доблестная рука будет держать бразды правления”.

Это же мнение он выражал и в стихах:

Сонет кардиналу Ришелье

Отныне никой не страшен нам урон;
Великая душа, великий труд свершая,
Ты Францию ведешь, надежду ей внушая,
Что впредь любой недуг пребудет исцелен.

Чтя мудрость короля, ему предрек я славу,
Плодами мирными он одарит державу,
И все живущие преклонятся пред ним.

Но с помощью твоей вдвойне славней порфир
И был бы я в долгу пред королем моим,
Не предсказав ему завоеванье мира.

Даже эпиграммы и альбомные стихи Малерб писал с гражданским пафосом: вот, например, эпиграмма на книгу кальвиниста Дюмулена «Щит веры»:

Хотя теолог Дюмулен
О новой вере пишет складно,
Но наш кюре клянет нещадно
Доктрины модных перемен.

А Жан Оже Гомбо написал в ответ:

Вы вкусы нынешнего света
Прияли классике взамен.
Знать, вам отступничество это
Теперь напомнил Дюмулен.

Вы таковы уж по природе,
Что слепо следуете моде.
Наверно, для людской молвы

Вы женщин выбрали в кумиры,
И если любите их вы,
То только ради вашей лиры.

Кстати, о женщинах.

Как все-таки верна поговорка: седина в бороду – бес в ребро. Уже будучи глубоким стариком, Малерб вдруг принялся шляться по салонам и изображать дамского угодника. Особенно часто захаживал он в салон виконтессы д'Оши – перезрелой дамочки с претензией на богемность, которую называл прекрасной Калистой. За что и поплатился: именно на Малерба была написана первая в полном смысле этого слова литературная пародия во Франции. Дело было так: Малерб посвятил виконтессе д' Оши строки следующего содержания:

Признать, что и другие чтимы,
Признать, что и они любимы,
Всё это можно без труда.
Но чтоб их красота и сила
Вас, чудо из чудес, затмила,
Так не бывает никогда

И вот по этому поводу малоизвестный поэт-сатирик Пьер Бертело, к тому же происходивший из низших социальных слоев, написал на Малерба пародию, в которой, в частности, была и такая строфа:

Казаться пылким и влюбленным,
Преподносить стихи с поклоном –
Всё это можно без труда.
Но стать юнцом из старикашки,
Чтоб с дамою не дать промашки,
Так не бывает никогда.

Пародия эта привела в неописуемую ярость и Малерба, и виконтессу. И бедняга-пародист, по наущению виконтессы, был жестоко избит палками.

…Говорят, что даже на смертном одре Малерб очнулся от последнего забытья, чтобы упрекнуть ухаживающего за ним слугу за не вполне французское слово…

Искренне ваш,

М.А. де Сент-Аман