На главную В реестр К подшивке Свежий номер

Мирно спите, парижане…

О «Нельской башне»

стр. 5

Судя по опросу, я - один из немногих мушкетероманов, которым посчастливилось видеть хотя бы одну пьесу Дюма на сцене. Когда мне было двенадцать лет, наш местный театр поставил «Нельскую башню».

В своих мемуарах Дюма очень ярко и с чувством описывает свой первый поход в театр. Когда его старший друг, Адольф де Левен, повел его на Шекспира, Дюма вышел после спектакля в состоянии тихого офигения и долго еще не мог вернуться в реальный мир. Шекспир стал для него откровением и вдохновил самого взяться за перо. Подобное действие на меня оказал сам Дюма. До «Нельской башни» я не видел в театре театра – я видел пыльные декорации, потрепанные костюмы, усталых дяденек и тетенек, которые произносят напыщенные слова со сцены. Драматург Дюма открыл для меня магию театра как искусства.

Лиловый атлас и вишневый бархат нарядов, полумрак сцены, башня, которая казалась мне огромной, лязг тюремных решеток, плеск воды за сценой – все эти мелодраматические эффекты произвели на меня незабываемое впечатление. И хотя на сцене пролилась только одна капля крови – когда Филипп д'Оне оцарапал лицо королеве Маргарите, отказавшейся снять маску, - но каскад убийств, кровосмешений, истерик, предательств и тайн надолго поселил у меня в моей душе ужас в отношении Парижа. Адре Моруа назвал «Нельскую башню» «классическим образцом театральных излишеств». Рискну с ним не согласиться: в «Башне» нет ничего лишнего, а есть точный расчет на зрителя.

В этой пьесе, как в фокусе линзы, собраны все любимые писательские приемы Дюма: блистательный хладнокровный циник- авантюрист, роскошная демоническая женщина- вамп, злой рок, разворачивающий пружину сюжета, случайности, помогающие герою выбраться из самой безнадежной ситуации, старые грехи, имеющие длинные тени, а также «испытанные приемы классической трагедии». И, конечно же, диалоги, реплики и фирменные концовки актов:

БУРИДАН. Вашу шпагу.

МАРИНЬИ. Вот она. Извлеките ее из ножен, сударь. Она чиста, на ней нет пятен. Душа моя, извлеченная из тела палачом, будет подобна этой шпаге.

*****

БУРИДАН. Месть уже уселась у подножия виселицы… Месть! Слово радостное и величественное, когда звучит в устах живого, слово напыщенное и пустое, когда его произносят над могилой. Как бы громко оно ни звучало, мертвец, спящий в ней, не проснется…

*****

МАРГАРИТА. «Увидеть твое лицо и умереть» - сказал ты? Пусть же твое желание исполнится. (Срывает маску). Взгляни и умри!

ФИЛИПП. Маргарита Бургундская, королева Франции!(Умирает)

НОЧНОЙ СТОРОЖ.(за сценой) Три часа ночи. Все спокойно. Мирно спите, парижане…

И совершенно непревзойденный финал:

САВУАЗИ. Вы арестованы!

МАРГАРИТА. Арестованы? Я? Королева?

БУРИДАН. Я? Первый министр?

САВУАЗИ. Здесь нет ни королевы, ни первого министра. Есть только труп и двое убийц.

На бумаге эти пышные фразы кажутся наивно – выспренними, но на сцене!...

Маргарита Бургундская – предшественница миледи в мире Дюма. Она преступница не по обстоятельствам, не в силу каких-либо вообще причин – она преступна по своей сути. Как и все злодеи Дюма, она подобна вампиру, который не может жить без крови.

Большим преступникам предназначен в жизни определенный путь, на котором они преодолевают все препятствия и избавляются он всех опасностей вплоть до того часа, когда по воле провидения, уставшего от их злодеяний, наступает конец их беззаконному благополучию,

- эти слова Дюма применимы и к Маргарите, и к миледи. «Женщина – источник всех наших бед», - замечает вскользь Арамис, выражая принцип Дюма: женщина несет зло, разрушение, моральное падение, отчаяние.

Кстати, об Арамисе. Если приглядеться, то в чертах Буридана проглянут знакомые до боли длинные ресницы и персиковые щечки. Дюма для этого образа использовал имена полулегендарного ректора Сорбонны и вполне реального первого министра Людовика X , но только лишь имена: Буридан не имеет ничего общего ни с тем, ни с другим. Одержимый жаждой власти, он готов на все ради нее и не останавливается перед преступлением. Он использует страшную тайну, связывающую его с королевой, для того, чтобы взлететь по придворной лестнице и стать первым министром, он безжалостен и циничен, и его интрига сравнима по масштабности только с грандиозным замыслом епископа Ваннского; но маленький просчет губит честолюбивые замыслы как бывшего пажа герцога Бургундского, так и бывшего мушкетера Людовика XIII.

И вот что странно: автором «Нельской башни» все считают Дюма, хотя сам Дюма никак на этом авторстве не настаивал, никаких прав на пьесу не предъявлял и потребовал даже, чтобы имя его сняли с афиш. Зато очень переживал по этому поводу некий Фредерик Гайярде, считавший себя настоящим и единственным автором «Башни». Сперва он был очень рад, когда Дюма с подачи директора театра Порт-Сен-Мартен Ареля взялся за переделку его слабой и беспомощной пьесы, но после триумфальной премьеры замучил Дюма и Ареля скандалами, и даже вызывал Дюма на дуэль. Когда в 1880 году Дюма ставили памятник, единственной фальшивой нотой прозвучал голос Гайярде: он возражал против того, чтобы название этой пьесы в числе других было высечено на пьедестале. На что Дюма-сын ядовито ответил ему, что заранее разрешает использовать это название при сооружении памятника Гайярде.

А еще «Нельская башня» наглядно демонстрирует один из негласных законов театра, который я для себя назвал «законом змеи». Однажды в спектакле по рассказу Конан Дойла «Пестрая лента», в интриге которого главное место занимает ядовитая змея, режиссер намеревался как можно больше ошеломить зрителей и приспособил для спектакля живого «исполнителя». Однако результат получился обратный: в зале отказались принимать его за настоящую змею. «Весь спектакль, - писала одна газета, - портит отвратительное чучело змеи». Конан Дойл был в ярости. В следующем спектакле пришлось обратиться к обычному театральному реквизиту и повесить в самом деле муляж. Эффект превзошел все ожидания! Газеты писали: «Прекрасно смотрится на сцене живая змея»!

Вот и с «Нельской башней» то же самое получается. В «Трех мушкетерах» Дюма лишь незначительно, только исходя из требований сюжетной логики, искажает историю – но критики не устают кричать «Ах, все было совсем не так! Ах, это насилие над историей! Ах, и Ришелье был не такой, и д'Артаньян был не эдакий и т.д. и т.п.». А в «Нельской башне», с точки зрения сурового ревнителя исторической действительности, нет ни слова правды, все герои и события вымышлены и не имеют почти никакого отношения к реальным Буридану, Людовику X и Маргарите, сюжет до предела театрален и условен – но почему-то никто не бегает с томом Мориса Дрюона в руках и не обвиняет Дюма во лжи. Вот вам и пример горькой иронии в соотношении фактической достоверности и театральной условности.

Искренне ваш,

Матье де Морг