На главную В реестр К подшивке Свежий номер

Десять литературных негритят

стр. 2

Настоящим поклонникам творчества Александра Дюма обидно видеть, как за любимым писателем из века в век тянется всем уже надоевший хвост обвинений. И что характерно: всякому, кто дал себе труд разобраться в них, становится ясно, например, что ни о какой «развесистой клюкве» Дюма никогда не писал и не говорил, и что это выражение ему приписали гораздо позднее. Но тем не менее «клюква» то и дело всплывает, когда всякие высокомерные знатоки походя обвиняют Дюма в неправдивости, легкомысленности и перевирании истории.

Но второе обвинение гораздо серьезнее.

С легкой руки недоброй памяти некоего Жана-Батиста Жако, более известного под псевдонимом Эжен де Мирекур, автора грязного пасквиля «Торговый дом Александр Дюма и К», пошла мода презрительно обвинять Дюма в использовании труда соавторов, краже их идей и наглом присвоении результатов их труда. Мирекур, жалкий неудавшийся писателишка, сам пытался сначала стать «литературным негром» СанСаныча, а когда тот его послал подальше, взялся за перо трясущимися от негодования ручонками. Сначала Мирекур всласть пооскорблял Дюма, а потом сделал достоянием гласности длинный список его негров. Десять человек, утверждал Мирекур, являются «подлинными авторами» романов Дюма: Адольф де Левен, Анисе-Буржуа, Гайярде, Жерар де Нерваль, Теофиль Готье, Поль Мерис, Фелисьен Мальфиль, Огюст Вакери, Анри Эскирос и, конечно же, Огюст-Жюль Маке.

Как известно, Дюма подал в суд на Мирекура, и дело выиграл. Но осадочек-то остался… К сожалению, приходится признать, что к поклепам Мирекура вряд ли стали так внимательно прислушиваться, если бы его не поддержали свои авторитетом многие видные коллеги Дюма, например, Бальзак:

«Мне показали памфлет «Торговый дом Александр Дюма и К». Это до омерзения глупо, хотя, к сожалению, верно».

Глубокое возмущение вызывает у меня факт, что этот мощный и сильный писатель поддался мелочному чувству зависти. Никак иначе я не могу объяснить, почему Бальзак, который постоянно использовал труд анонимных соавторов, и даже более того, в молодости сам подрабатывал «негром» (от чего потом всю жизнь открещивался), почему Бальзак позволяет себе эдак капать желчью на Дюма.

В последнее время масла в огонь в этом больном вопросе подлил Артуро Перес-Риверте, автор «Клуба Дюма, или Тени Ришелье» (см. «Газетт» №4 за ноябрь 2007 г .) Написанный в стиле постмодернизма роман напоминает мне конфету с ядовитой начинкой: даже читатель – мушкетероман, увлеченный интригой книги, интересно и вкусно поданной информацией о Дюма, спорами героев на околодюмовские темы, не замечает, как проглатывает заодно конечный вывод Риверте: мол, настоящим автором «Мушкетеров» был Маке. Скрыть от общественности этот унизительный факт – такую цель ставят себе члены «Клуба Дюма» во главе с Борисом Балканом. А что уж говорить про читателей, лишь поверхностно знакомых с творчеством и личностью Дюма? Они принимают это утверждение за чистую монету, и вслед за Риверте принимаются жалеть бедняжку Маке.

Но при этом как-то все время замалчивается стыдливо тот факт, что Дюма был далеко не первым и не единственным писателем, который использовал труд соавторов. И сколько бы критики не морщили носики, от фактов отмахнуться нельзя: Гюго призывал на помощь «негров», когда не справлялся с работой; Бальзак написал за свою недолгую жизнь сто томов с хвостиком, что тоже физически невозможно сделать одному, и даже рьяные бальзаковеды не отрицают, что на него работали безымянные авторы; Стендаль написал «Люсьена де Левена», лишь слегка переработав рукопись другого писателя; Диккенс также открыто пользовался услугами наемных помощников; и даже сноб Сент-Бев, который не упускал ни одного удобного случая снисходительно пожурить Дюма за излишнюю, по его мнению, плодовитость и увлекательность, даже он использовал труд секретарей и литобработчиков. Так почему же на этом фоне именно с Дюма связывают сам термин «литературные негры»? Почему Дюма позволено пинать за это, а остальных – не моги? Почему то, что прощается всем остальным, не прощается Дюма? Почему то и дело какой-нибудь критик начинает разглагольствовать, к примеру:

Кстати, знаете ли вы, что про мушкетеров Дюма-пер не писал: историю про д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса сочинил Гасьен де Куртиль в 1700 году, а в XIX веке ее переработал «литературный негр» Дюма — Огюст Макэ, сочинивший также и «Двадцать лет спустя», и «Королеву Марго», и «Графа Монте-Кристо», и «Графиню де Монсоро». А звучит диковато, да?(Интернет-газета «РЕакция», №44, автор: Лев Пирогов)

Я склонен сделать вывод, что все дело – в политике двойных стандартов. Вот уже сто пятьдесят с хвостиком лет Дюма, самого читаемого и издаваемого французского автора, более того, одного из трех самых читаемых писателей в мире (остальные двое – Шекспир и Агата Кристи) – унизительно причисляют к литературе второго сорта: масскульт, мол, дешевка. Что уж тут говорить, если даже Андре Моруа, автор первой честной книги о Дюма, - и тот позволяет себе чуть ли не извиняться за него перед читателями:

Во времена Дюма коллективная работа над литературными произведениями не считалась зазорной. И, конечно же, напрасно, потому что великим может называться лишь тот художник, на всем творчестве которого лежит отпечаток его гения.

Человек, заставляющий работать на себя «негров», никогда не вызывает ни уважения, ни симпатии – такое сотрудничество следует хотя бы облечь в какую-нибудь приличную форму. Сент-Бев, например, никогда не смог бы завершить свой гигантский труд без помощи секретарей. Но Сент-Бев, в отличие от Дюма, сам уважал свой труд и заставлял других его уважать: его помощники казались не рабами, а служками, помогающими священнику.

Как говорил д'Артаньян: «Да здравствуют внешние приличия!»

А так как, опять же, ничем не скроешь тот факт, что только маньяк-литературовед сейчас способен прочитать Сент-Бева (забыт за скучностью, а ведь считался первым писателем эпохи), и никто почти не читает Диккенса, и даже Бальзак, Стендаль и Гюго превратились в эдакие памятники нерукотворные из живых писателей, которых хочется постоянно перечитывать и хранить под подушкой, и только Дюма по-прежнему живее всех живых, издается миллионными тиражами, и нет человека, который бы не читал Дюма – так как этот факт ничем не скроешь, то снобы от литературы считают делом чести хоть чем-то запятнать его имя. Да вот хотя бы и эксплуатацией несчастных угнетенных «книггеров».

Опять же, любому, кто захочет поставить все точки над « i » в этом вопросе, становится очевидной доля авторства Маке в «Трех мушкетерах» и других романах. Дюма писал и до, и после сотрудничества с Маке – и все на неизменно высоком уровне. Маке же, хотя и таскал Дюма по судам с целью доказать, что это именно он написал «Мушкетеров», но сам, без Дюма, так и не сподобился сотворить хоть что-нибудь путное. Что может быть лучшим доказательством?

Кстати, любопытно, что Маке, как и Мирекур, страдал страстью к изящным псевдонимам, и хотел, чтобы его именовали Огастэсом Мак-Китом. И лишь немногие обращают внимание на то, что Дюма дал имя Маке – Огюст – Жюль – виконту де Бражелону. Но мы отвлеклись от предмета нашего разговора.

История Маке служит ключом к разгадке самого феномена «литературного батрачества». Время от времени в современных СМИ появляются жалобы духовных наследников соавтора Дюма, страдальцев, которых безжалостно эксплуатируют издатели. Они охотно рассказывают о своих мучениях, забывая ответить на один вопрос: а что вообще заставляет их играть малопочетную роль литературных негров? Ну, никто же не идет на такую работу, умирая с голоду, это очевидно. Тогда в чем проблема? Есть талант — пиши, старайся, штурмуй издательства, пробивайся под своим именем. Ответ становится ясен, когда мы раскрываем книжечки в мягких обложках, написанные «литературными неграми». Это чтиво, причем чтиво в самом убогом исполнении, лишенное грана оригинальности. Не потому работают «негры» на дядю, что их заставляют под дулом автомата, а потому, что больше ни на что не способны. И загадки тут никакой нет.

И поэтому я в корне не согласен с метром Моруа, при всем к нему уважении. Не наличием или отсутствием соавторов измеряется величие писателя. И не тем, какие ярлыки вешает на него горстка чистоплюев. Тем более что никто из них не удосужился выслушать мнение самого Дюма в этом деле. А он никогда не отрекался от соавторов, уважал их права и щадил их самолюбие. Это не могли отрицать даже его враги. Дюма говорил:

«У меня столько соавторов, сколько было маршалов у Наполеона».

И добавлял:

«Мечты мои не имеют границ. Я всегда желал невозможного. Как я осуществляю свои стремления? Работая так, как никто никогда не работал, отказывая себе во всем, даже часто во сне».

Самый добрый писатель на свете зависть, подозрения и злобу встречал с гордо поднятой головой. На одном из левых республиканских митингов, которые с готовностью и часто посещал Дюма, искренний демократ по убеждениям, ему предъявили обвинение в неуважении к народу и аристократизме.

"Руки, которые написали за двадцать лет четыреста романов и тридцать пять драм - это руки рабочего!"

- ответил он.

Он работал как никто другой. Поэтому именно Александр Дюма по праву остался в литературе автором прославленных исторических романов - он, а не легион его помощников.

 

Искренне ваш,

Матье де Морг