Полет над гнездом графомана

О фанфике Юрия Лиманова «Пять лет спустя, или Вторая любовь д'Артаньяна»

Наш уважаемый редактор упрекнул давеча ваших покорных слуг, Матье де Морга и Марка де Сент-Амана, в том, что мы совершенно не читаем и не интересуемся современным литературным процессом, а только и знаем, что водку пьянствовать и голых женщин раздевать. Обидевшись на это несправедливое обвинение, мы начали усердно шарить по просторам сети в поисках чего бы такого почитать, пока не натолкнулись на произведение некоего Юрия Лиманова, гордо озаглавленное «Пять лет спустя». Весь январь читали мы эту книжицу, причем взрывы истерического хохота то и дело привлекали в наш подвал мушкетеров его величества, которым мы с садистским удовольствием зачитывали избранные места. Но мы так и не смогли договориться, кому из нас писать этот фельетон – у обоих руки чесались это сделать. В итоге решили написать вдвоем.

Матье : Первое, что хочу сказать – никакой это не роман. Это фанфик, чудовищно разросшийся до размеров романа, как раковая опухоль под радиацией. У него есть все характерные черты фанфиков: бессюжетность, вялость, отсутствие новых идей и зависимая вторичность.

Сент-Аман : А я утверждаю со всей ответственностью, что автор этого опуса– женщина. Юрий Лиманов – это не более чем псевдоним. Если это не типичная бабская писанина, то я готов съесть свою шляпу!

Матье : Ну и почему же сразу женщина? Что, только дамы, по-вашему, пишут фанфики по Дюма?

Сент-Аман : Нет, конечно. Но только женщина будет с жалким упорством расписывать, как герои моются по пять раз на дню (это в семнадцатом-то веке!). Только женщина будет вводить слащавые любовные сцены, абсолютно по сюжету не нужные. И только женщина способна так мерисьюшничать:

На герцогине было темное закрытое платье с большим кружевным светло-лимонным воротником и высоким лифом. При слабом свете свечей герцогиня показалась мушкетеру значительно моложе своих лет. Д'Артаньян пристально вглядывался в ее лицо, пытаясь найти соответствие с тем образом, который возник в его воображении, и не мог. Она была, бесспорно, очень хороша: густые, иссиня-черные волосы обрамляли удлиненное, алебастровой белизны лицо. Черные брови и длинные густые ресницы оттеняли светло-серые глаза, отчего взгляд их казался манящим и немного загадочным. Но главное, во всем ее облике было что-то непередаваемо мягкое, женственное.

Матье : А я могу привести вам контраргумент: мне кажется, маниакальная сосредоточенность аффтара на женской груди доказывает, что это мужчина. Ну раз, ну два – еще куда ни шло, но когда через каждые три страницы мы читаем:

Мадлен за прошедшие два месяца стремительно вытянулась, ростом почти догнала мушкетера. У нее наметилась грудь, словно намекая на то, что через несколько лет она станет такой же полногрудой, как и ее мать.

Невысокая, с юности склонная к полноте, короткошеяя и, что греха таить, кривоногая, с плоской грудью и обвислым задом, Мария Медичи не могла не видеть торжествующую, всепобеждающую красоту Анны.

Высокая, стройная, полногрудая, с унаследованными от далеких предков, австрийских эрцгерцогов, голубыми глазами, с тем таинственным налетом вечной печали на лице, который действовал столь завораживающе на мужчин, она по всем законам должна была вызывать у нее ненависть.

В зеркале отразилась прекрасная, стройная женщина с тонкой талией, высокой, может быть, чуть полноватой грудью, лебединой шеей.

Его изучающий взгляд скользнул ниже, по белоснежной, без единой морщинки шее, и еще ниже, где чуть расплывшись от собственной сладкой тяжести, вызывающе и самодовольно смотрела на него самая прекрасная грудь, какую только он видел в своей многоопытной жизни.

Ну и так далее.

Сент-Аман : Да, сексуальные пристрастия автора – это отдельная тема… То-то дедушка Фрейд бы порадовался. Но давайте вернемся к главному.

Матье : А главное в приключенческом романе – это сюжет. И на этом фронте мы наблюдаем полный бардак и неразбериху. Основой сюжета, по идее должна стать любовь д'Артаньяна к мадемуазель д'Отфор. Но на деле эта линия так ни к чему и не приводит, упирается в тупик. Д'Артаньян несколько раз встречается с мамзель там и сям, король тискает мамзель за вторичные половые признаки, д'Арт на этой почве страдает – и все. Больше ничего не происходит.

Сент-Аман: К этим мукам сердца молодого кое-как пришиты еще несколько эпизодов: убийство брата мадемуазель д'Отфор и история с письмом (эта линия оборвана и нераскрыта), нелепый эпизод со спасением мадам Фаржи (представленной автором невинной голубицей), история про Компьен и королеву – мать и по пятьсотому разу пережеванная сага о Рош-Лабейле. Сюжетом это назвать язык не поворачивается. События никак между собой не увязаны и происходят, когда автору в голову взбредет. Книга могла закончится на сто страниц раньше или с тем же успехом на сто страниц позже – никакой развязки нет в помине.

Матье: Из-за полного отсутствия логики в повествовании по фанфику бродит много фантомов – героев, которые присутствуют только для количества. Например, кадет Сен-Север – безусловно, интересный образ, но так и не задействованный, к сожалению, герцогиня ди Лима, оба де Варда (ну прям атака клонов!), виконт Бражелон – старший. . Их можно смело убрать – и на фабуле это никак не отразится.

Сент-Аман: Не слишком ли вы строги, метр Морг? Неужели ничего хорошего в этом произведении нет?

Матье : Отчего же? Есть. Положа руку на сердце говорю – есть. Например, неизбитая история с побегом из Компьена. Хорошо задуманный образ Сен-Севера, который я уже отметил. Очень даже неплохая завязка. Да хотя бы и то, что главным героем (пусть и номинально) сделан д'Артаньян – это так редко встречается! Но все это загублено в трясине бездарности.

Сент-Аман: Мда. К сожалению, вынужден с вами согласиться. Налицо все классические признаки авторской беспомощности. Во-первых, навязчивая демонстрация начитанности. Например, только этой цели и служит данный эпизод:

- Ну что ты застыл, как тривиальный камень! - воскликнул в сердцах Атос.

- Что за тривиальный камень вы упомянули, граф? - спросил д'Артаньян, услышав реплику Атоса.

- В древнем Риме на перекрестках трех дорог ставили указатели. Их так и называли - камнем трех дорог, или тривио, или тривиальный камень.

- О-ла-ла! Как я не догадался! - воскликнул д'Артаньян, который немного знал итальянский.

Матье: От такого образованного автора мы вправе были ожидать, как мне кажется, большего внимания к миру Дюма и к историческим подробностям! И между тем проколы случаются на каждом шагу. То покойники воскресают: на страницах повествования появляется метр Кокнар, который, дай бог памяти, отбросил коньки сразу после осады Ла Рошели. Зато автор безвременно свел в могилу родителей д'Артаньяна, хотя в «Двадцати годах спустя» черным по белому написано, что д'Артаньян ездил в Гасконь на похороны отца в 1643 году.

Сент-Аман : Но зато на этом фоне цветет пышным цветом «мариупольский синдром». Помните Ильфа и Петрова: «Когда же ты вернулся из Мариуполя, где ты жил у нашей бабушки?». Как и у всех фанфикописателей, герои постоянно пересказывают и напоминают друг другу мельчайшие подробности дюмовского сюжета. Как это надоедает!

Матье : Но больше всего меня огорчает слабый, унылый, бесцветный язык. Вчитайтесь, например, в этот абзац:

Но, увы, эта поклажа составляла все его богатство, скудное наследство, полученное после смерти родителей. Он возвращался в Париж из родных краев, куда ездил в связи с печальными обстоятельствами: после долгой болезни умерла его мать, успев проститься с сыном, а через три дня после ее скромных похорон скончался на руках мушкетера и безутешный вдовец, человека старого закала.

В школьном сочинении и то больше разнообразия. К каждому существительному Лиманов старается навесить прилагательное, выбирая самое затертое и избитое: наследство – скудное, болезнь – долгая, похороны – скромные, вдовец – безутешный и т.д. Единственные места, где язык автора хоть немного оживляется – это любовные сцены. И тут уж от казенных банальностей Лиманов переходит к слюнявой пошлости:

Герцогиня вздрогнула, зарделась, Арамис осторожно, мягким движением снял с ее руки лайковую перчатку и поцеловал ладонь там, где четкая, глубокая линия жизни сбегала к запястью. Он взглянул на герцогиню - глаза ее были полузакрыты, щеки пламенели, губы приоткрылись, обнажив удивительно белые, ровные зубы. Арамис еще раз нежно поцеловал ладонь Агнес, затем привлек ее к себе. Она глубоко, словно с облегчением, вздохнула и склонила голову ему на плечо.

Четыре ноги, две мускулистые и покрытые темными волосами, две стройные и белоснежные, как у мраморной греческой статуи, сплетались, лаская друг друга мягкими прикосновениями.

Ему никогда еще не было так хорошо. Хотелось бесконечно ласкать, поглаживать, целовать эти податливые колени. И в то же время его пьянила мысль, что, возможно, в нем вот-вот проснется желание и тогда, стоит ему только протянуть руку, он сможет сорвать этот прелестный, еще только распускающийся бутон.

Тьфу. Противно даже читать этот мерисьюшный бред.

Сент-Аман: И еще одна характерная черта всех графоманов: утомительное многословие. Описывают каждую дырку на ковре, каждую малюсенькую детальку, думая в своем тщеславии: «Во как я точно и подробно представляю себе предметную картину прошлого». Ха! Да Дюма за 600 страниц « Трех мушкетеров» ни разу не упоминает даже цвета их плащей! Конечно, писать длинно не в пример легче, чем писать кратко и по существу.

Матье : Подведем итог, любезный господин де Сент-Аман. Мы имеем перед глазами яркий и поучительный пример того, как даже неплохую по сути идею можно затоптать неряшливым, графоманским исполнением. Аффтар, не пиши больше!

Матье де Морг,

М.А. де Сент-Аман