Люблю тех, кто любит меня

Сто тридцать семь лет назад, пятого декабря, в маленьком домике на берегу моря тихо уснул и не проснулся Александр Дюма.

Он прожил жизнь - от первого вздоха до последнего – в любви. В бесконечной и бескорыстной (что редко встречается) любви ко всему человечеству.

Он, как могучий и добрый Прометей, подарил людям жаркий огонь своего сердца, счастливо избегнув при этом божьих кар, с геркулесовой легкостью разорвал цепи, которыми пытались приковать его к скале злобные критики – завистники, а зевсового орла насадил на вертел и поджарил по собственному оригинальному рецепту.

Возможно, на мое первое впечатление от Дюма повлияло то, что состоялось наше с ним знакомство сравнительно поздно (как я понимаю, подавляющее большинство мушкетероманов читало его в 11-12 лет, а то и раньше, а я впервые прочитал «Мушкетеров» аж в 16). Так вот, он меня сразу же поразил тем, что у него здоровая, удивительно нормальная психика, и при этом он живой, настоящий и очень хороший человек. И все герои его - настоящие, хорошие, чистые люди. Что бы там между ними ни происходило, это все носит отпечаток какого-то здоровья, что очень редко случается с гениями вообще и с писателями в частности. Это ощущение здоровья и естественности проникает в сознание читателей Дюма как двадцать пятый кадр в кино. Мой старший друг и наставник, Дюма подал мне пример красивого, сильного, всеобъемлющего жизнелюбия.

И еще одно: у любого, кто давал себе труд вчитаться в Дюма чуть глубже, неизменно возникает ощущение такой кажущейся простоты. Легкость, живость, непосредственность его слога напоминают головокружительные пируэты фигуристов; только тому, кто пробовал их повторить, понятно, какой каторжный труд стоит за этой самой легкостью.

Вот что говорил о своем творчестве тот, кто в представлении невежественных обывателей бездумно строчил романчики погонными метрами, левой задней пяткой, обнимая при этом красоток и эксплуатируя угнетенных бедняжек - литературных негров:

Я разложил творения Шекспира, Корнеля, Мольера, Кальдерона, Гёте и Шиллера, как трупы на плитах анатомического театра, и со скальпелем в руках... доходил до самого сердца, ища истоки жизни и секрет обращения крови... Я угадывал, с помощью какого чудесного механизма они заставляли действовать нервы и мускулы, с каким искусством они лепили столь различную плоть, чтобы одеть ею костяки, которые всегда одинаковы. Забавлять и возбуждать интерес — вот единственные правила, не скажу — которым я следую, но которые я допускаю.

Жизнелюбие, бескорыстную любовь и мнимую простоту – все эти свойства своей натуры Дюма вложил в самого родного ему героя – в Портоса.

Как известно, Дюма вовсе не страдал излишней скромностью и застенчивостью. Подобно своему русскому тезке, тоже квартерону, он прекрасно знал себе цену и предвидел свое бессмертие:

Нет, весь я не умру! Душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит.

Но при всем при этом, учитывая даже, что в образе Портоса воплотились во многом и черты безмерно уважаемого Сан Санычем отца, генерала Дюма, - при всем при этом Дюма показывает Портоса читателям в подчеркнуто комедийном, наивном и простоватом ключе, причем делает это намеренно.

Даже дети, играя в мушкетеров с деревянным шпагами с гардами из консервных крышек, и то соглашаются играть его только потому, что надо же кому-то быть Портосом. О нем не пишут фанфиков, не сочиняют слешей, не обсуждают до хрипоты на форумах. Юные девы не медитируют над портретом Смирнитского. Доходит до того, что Портоса начинают воспринимать как бесплатное приложение к остальной троице, путающееся у них под ногами и годное только на то, чтобы развлекать почтеннейшую публику своими благоглупостями.

Заметьте, что образ человека, наделенного огромной физической силой, эпикурейским мировоззрением, тщеславием и невеликими залежами ума вовсе необязательно требует именно такой трактовки. Пример – Геракл в цикле греческих мифов предстает несомненным, ярким, сексуально привлекательным, вызывающим восхищение и подражание Героем с большой буквы «Г», а чем, скажите, он по сути отличается от Портоса? Дюма даже иронично обыгрывает это сходство Портоса с греческими героями в «Двадцати годах спустя», в рассказе про подвиги Милона Кротонского.

Что мешало Дюма, с его-то пиарскими способностями, описать Портоса так, чтоб он Геракла за пояс заткнул?

Думаю, что Портос – неопровержимое доказательство того, что Дюма был начисто лишен заразы мерисью. Он, пылкий романтик, сознательно лишил своего альтер эго всех примет романтического героя: роковые страсти, несчастную любовь и аристократически - байронический сплин отдал Атосу, отвагу, предприимчивость, энтузиазм и жаркий пыл юности – д'Артаньяну, изящество, очарование и таинственность достались Арамису. Портосу же Дюма оставил главное – себя самого.

Неизменное и бескорыстное добродушие, мягкосердечие и отзывчивость позволили Дюма и Портосу прожить жизнь, не отравленную ненавистью и местью (чего не скажешь о всех остальных мушкетерах). Забавное тщеславие, которого Дюма отнюдь не считал нужным стесняться, - о, золотая перевязь! о, баронская коронка! о, многочисленные ордена Сан Саныча! – дали им в итоге больше счастья, чем все маршальские жезлы вместе взятые. А их умение прощать людям ошибки, слабости и недостатки – из-за отсутствия этого умения накрываются медным тазом 99% всех дружб, - умение прощать от всей души сохранило и сцементировало дружбу четверых, ставшую легендой.

Когда-то в 17 лет меня поразило и пронзило насквозь это величие души:

- Мое преступление, Портос, состояло в том, что я поступил, как отъявленный эгоист.

- Вот слово, которое мне по сердцу, и раз вы действовали исключительно в своих интересах, я никак не могу сердиться на вас. Ведь это же так естественно!

Только со временем, став взрослее и опытнее, я понял, каким глубоким умом должен обладать человек, чтобы подняться до таких вершин человекопонимания. Портос видит в друзьях то лучшее, чего они не видят сами:

- А, - спокойно ответил Портос. - Что же нам теперь делать?
- Возобновлять бой было бы очень рискованно.
- Еще бы, - подтвердил Портос, - ведь трудно предположить, чтобы одного из нас не убили, ну а если будет убит один, то и другой, конечно, покончит с собой.

Можно, конечно, считать это наивностью и простодушием. Но те, кто отказывает Портосу в уме, отпили лишь несколько глотков приготовленного Сан Санычем для нас волшебного напитка. А затаенная мудрость Дюма, тщательно замаскированная авторской иронией, лежит на дне бокала. Портос - это герой на вырост. Кто дорастет – тот и поймет.

В глазах своих друзей – Виктора Гюго, Жерара де Нерваля, Адольфа де Левена, Теофиля Готье, даже собственного сына – Дюма тоже представал эдаким великовозрастным дитятей, наивным и простодушным. Все они тоже полагали себя намного умнее, глубже, значительнее его, все они снисходительно считали своим долгом его опекать и присматривать за ним. Думаете, Дюма не понимал этого? Прекрасно понимал! Но он их не разубеждал, потому что знал: ничто не дает человеку такого чувства собственной значимости и ценности, как забота о другом человеке. Так почему же не сделать людям приятное и не побыть для них объектом приложения забот? Одно из самых парадоксальных свойств человеческой натуры: люди любят вовсе не того, кто делает им добро. А того, кому сами делают добро. И великий душелюб и людовед папаша Дюма прекрасно это сознавал.

«Люблю тех, кто любит меня». Эти слова Александр Дюма сделал своим девизом. Они написаны над входом в замок «Монте-Кристо». И спустя сто тридцать семь лет папа Дюма не устает дарить свою любовь каждому, кто раскрывает потрепанный том и вновь произносит: «В первый понедельник апреля 1626 года....»

Искренне ваш,

Теофраст Ренодо