Бургундское и уксус

Вы заметили, что большинство критиков, литературоведов и прочих личностей, являющихся законодателями литературного мнения, Дюма откровенно презирают? Его либо запихивают в детскую литературу (а под детской они понимают некую паралитературу, к настоящему искусству никакого отношения не имеющую), либо вешают ярлык- масс-культа, ширпотреба, дешевки, либо еще хуже – начинают обзывать халтурщиком и плагиатором, вопя на всю ивановскую, что Дюма «все выдумал», что он передергивает так называемую историческую правду, что он выдумщик и лгун. Хм. Можно подумать, Гомер был документалистом. Вообще странно – почему-то никто Толстому, к примеру, не бросает упреков, что, мол, не было на самом деле никакой Анны Карениной и Пьера Безухова, нечего дурить народ. А Дюма, значит, можно пожурить. Как вам нравятся эти двойные стандарты?

Но к этой разновидности идиотов нам не привыкать. Гораздо печальнее, что даже те критики, писатели, коллеги, кто признается ему в любви и говорит о достоинствах Сан Саныча, делают это как бы извиняясь, стесняясь себя. С таким выражением лица говорят они о своей любви к Дюма, как будто следующий шаг – это любовь к мексиканским сериалам. Даже метр Андре Моруа, который первым осмелился и написал порядочную книгу в защиту репутации Дюма, - и он не избежал снисходительности, и , даже восхищаясь, извиняется за него, что он такой...

«Бальзака, Толстого или Диккенса совершенно заслуженно ставят выше Дюма, и я, со своей стороны, их предпочитаю, но это не мешает мне сохранять горячую любовь к писателю, который был отрадой мой юности».

А вот как пишет одна критикесса, такая себе Яна Дубинянская:

«…Рано или поздно приходит возраст, когда романы Дюма перестают читаться запоем. Его книги начинают казаться чересчур прямолинейными, недостаточно глубокими, да и попросту слишком длинными. Даже если какая-то из его лучших вещей в свое время прошла мимо вас, вы уже не в состоянии по-настоящему оценить ее. А впрочем, у вас нет ни времени, ни желания взяться за Дюма. Только чуть снисходительная, ироническая усмешка…»

Каково, а?

Всего трех писателей я насчитал, искренне, честно и без снисходительности этой жалкой любящих Дюма – Стивенсона, Куприна и Веллера.

Ладно, уважаемые критики. Если это дешевка, халтура, масскульт – то тогда почему вот уже больше ста пятидесяти лет его читают и читать не перестанут никогда? Почему Дюма – признанный лидер по количеству постановок и экранизаций? Почему при мысли о всей западноевропейской литературе первым делом два образа всплывают у вас в голове – д'Артаньян и Шерлок Холмс? Что, все читатели - идиоты и ничего в литературе не понимают? Разве может быть плохой литературой то, что такое влияние оказывает на читателя, а?

Интересно проанализировать, в чем причины такого откровенно предвзятого отношения критиков и читающих людей в массе к Дюма. Ну во-первых. Эта дискриминация объяснима тем, что критик пропагандирует лишь то, о чем легче рассуждать. Что пропагандировать то, что и так всем годится? На Дюма не поступает заказ .

В популярности Дюма настолько участвует читатель, что не оставляет места критику. Критику не во что вложиться самому: его взнос не будет отмечен. Критика — это тоже форма оплаты. И расплаты. Когда успех приходит без ее участия.

Не критика, а реклама “Ля Пресс” ставит Александра Дюма в один ряд с Вальтером Скоттом и Рафаэлем; критика же пишет: “Поскребите труды господина Дюма, и вы обнаружите дикаря. На завтрак он вытаскивает из тлеющих углей горячую картошку — и пожирает ее прямо с кожурой”.

Промазав, критик попадает в цель: Дюма не пренебрегал печеной картошкой. Если вы пресыщены всей жратвой на свете, то будете требовать паштет из соловьиных язычков (не факт, что это вкусно, главное – выпедриться). Но если вы по-настоящему голодны – так ничего лучше печеной картошки не найдете ничего!

«Успех рождает множество врагов. Дюма продолжал раздражать своим краснобайством, бахвальством, орденами и неуважением к законам республики изящной словесности».

Но есть еще один фактор, провоцирующий разрастание этого литературного снобизма по отношению к Дюма.

Если взять все искусство вообще – от древнейших времен до сентября 2007 года – то остались в сознании людей, не пошли на свалку только реализм и романтизм. Кровь, пот и слезы. Бурные страсти и великие свершения. Подвиги опять же. Красота, сила, увлекательность и - главное – жизнеутверждение. Вот что главное – книга должна нести заряд жизненной энергии! Вдохновлять!

Но, господа. Ведь ХХ век (про ХХ I пока говорить еще рано) – это век господства модернизма. Модернизм – это искусство упадка. Это паразитирующая надстройка над реализмом и романтизмом, обыгрывание всех предшествующих достижений культуры. Да, но что создали писатели- модернисты? Что могут они поднять на флаг? Глянешь на весь ХХ век – и поймешь: ничего! Да вы только почитайте этих серейших письменников, которых пиар масс-медиа подает нам как величайших столпов изящной словесности! Этих Кафку, Коэльо, Кастанеду, Мураками и т.д.и т.п.! Эстетические и жизненные принципы модернизма – это заумная серость рассказа, подаваемая гордо под соусом философии, это серость изображения и сюжета, бессмысленность и безнадежность. Вдохновить вся эта скукотища может разве что на самоубийство. Так вино выдыхается в уксус, а потом в мутную невкусную водичку. А я хочу бургундского! Анжуйского, раз уж нет ни шампанского, ни шамбертена в этой дыре, бордо, арманьяка на худой конец!

Но критики скорее устроят сеанс массового харакири, чем признают существующее положение вещей. А так как выдвинуть в противовес романтизму и реализму они ничего не могут, то остается одно – максимально принизить их. Вот вам и пренебрежительный тон критики по отношению к Дюма. Который очень удачно резонирует с традиционным обывательски-мещанским мнением, что, мол, серьезная, настоящая литература должна быть непременно скучной. Ничто лучше литературных вкусов человека не выявляет его снобизма – то есть замены самостоятельного отношения следованием общепринятым оценкам, замены мышления утверждением чего-то уже принятого и одобренного.

Причем это закономерность. Всегда и везде критики поливали все увлекательное, внятное, не похожее на другое. Во времена Пушкина первыми поэтами эпохи считали Жуковского и Кукольника. Во времена Дюма критики превозносили Сент-Бева. Где теперь блестящий стилист и изящный литератор Сент-Бев? Без микроскопа не разглядишь.

До каких пор мы будем мириться со снобизмом критики и примерять их скудоумное мнение на себя? Когда наконец Дюма займет свое законное место не только в Пантеоне, но и в истории литературы? Время покажет.

Искренне ваш,

Теофраст Ренодо